Лауреатскими званиями сейчас уже никого не удивишь. Конкурсов — море. И теперь мало кто представляет, как много значил всероссийский конкурс 25 лет назад.
— Это то же самое, что теперешний супермеждународный, — говорит Адик Аскарович. — Представьте: конкурс исполнителей на духовых инструментах проводился один раз в 10 — 15 лет.
Естественно, желающих было много, отбор жесточайший. Пробиться было почти невозможно. Когда на первом курсе консерватории получил звание лауреата, об этом знал весь город.
Я в одночасье стал профессионалом, питерские музыканты посчитали меня своим.
Началась бурная концертная деятельность, гастроли. В числе лучших студентов консерватории съездил в Прагу, выступал с концертами в Латвии, Германии. В качестве флейтиста работал в МАЛЕГОТе.
После конкурса для меня открылись ворота в жизнь.
— Юноша из Челябинска оказался успешнее многих. Почему?
— Меня научили любить музыку. Яркими музыкантами становятся не сразу и не все. Поэтому забота педагога не в том, чтобы ученик в десять лет играл блестяще.
Главное, чтобы в жизни он чувствовал себя музыкантом. Перегибы иногда бывают. Педагог начинает давить на своего воспитанника, заставляет помногу заниматься.
И как только ребенок заканчивает школу, о музыке тут же забывает. Это история многих. У меня был замечательный педагог, очень добрый — Николай Маркович Липай. Занимался я по пять минут в день.
Но он меня не ругал. Не выучил, забыл — играй по нотам. Чтобы его не расстраивать, я постепенно стал лучше готовиться, побольше заниматься. Николай Маркович сделал так, чтобы я не бросил школу и чтобы однажды не сказал: «О музыке слышать не хочу».
— Вы сами выбрали флейту?
— Старший брат. Тоже флейтист, окончил Петербургскую консерваторию. Когда я был маленьким, он звонил из Петербурга и спрашивал у мамы: «Что делает мой брат?» — «С утра до ночи играет в хоккей». — «Возьмите его за руку и отведите в музыкальную школу». Тогда жена брата привела меня в школу № 1 (на флейте учили только там). По фортепиано постучали, в ладоши похлопали: «О, слух хороший». И меня взяли.
|
Из двоечников — в хорошисты
|
— Мне везет на хороших людей. А может, боженька мне их посылает. До седьмого класса я учился так себе — двойки, тройки. Но однажды настал момент, когда понадобилось что-то другое — не только гулять по улицам.
В библиотеке работала женщина, которая почему-то это поняла. Как ее звали, не помню. Зато хорошо помню ее лицо. Когда я приходил, она говорила: «Почитай вот это». И давала, к примеру, «Три мушкетера». Потом подсунет Грина. В результате я все лето провел в читальном зале. Библиотека открывалась в девять.
Я просыпался в шесть-семь утра и не мог дождаться, пока откроется читальный зал. Мне хотелось поскорее узнать, что произошло дальше. После каникул учителя меня не узнали и долго не могли ко мне привыкнуть: «Как будто совсем другой человек пришел». Первую же четверть я закончил на четверки-пятерки. Мне стало интересно учиться.
|
Домино и дети
|
После консерватории Адик в Петербурге не остался. В Челябинске у него родился сын, через год ему обещали квартиру. Но получить жилье не успел — началась перестройка.
— Мы жили у моих родителей в самом конце Ленинского района (Сельмаш). Я работал в оперном театре: утром — репетиция, вечером — спектакль. В перерыве ездил домой, иногда оставался в театре — играл в домино, мог выпить пива. Но однажды задумался: «Что я делаю? Так ведь и жизнь пройдет».
Подсчитал, что в день трачу на дорогу четыре часа. И чтобы хоть как-то себя занять, пошел работать в спецшколу при музыкальном училище. Никогда прежде я не думал, что буду преподавать.
— Из-за вас полгорода «заболело» флейтой.
— Было время, когда на духовое отделение поступали 20 человек — и все на флейту. Двоих брали, остальных уговаривали: «Почему обязательно флейта? Есть хорошие инструменты — тромбон, фагот…» Золотые времена. Дети были очень талантливыми. Например, Костя Рубинский, Лера Авербах. Контратенор Игорь Ретнев работает в Швейцарии — в Базеле учился на флейте, сейчас в Цюрихе учится дирижированию.
Мои ученики работают в оркестре Большого театра, оперном центре Галины Вишневской, театре Станиславского в Москве, в Мариинском. Вся группа флейт в челябинском театре, в Екатеринбурге мои ученики. Перечислять можно долго.
— Чтобы учить столько талантливых музыкантов, надо знать что-то особенное…
— Надо с самого начала учить правильно. Жизнь-то большая. А вдруг он захочет стать музыкантом? Чтобы дети развивались, нужен «компот» из впечатлений. Я давал концерты, мои дети тоже играли, слушали много разной музыки, учились друг у друга. Но самое главное — нужно очень сильно любить детей и сделать так, чтобы у них все получалось.
|
Лепить и любить
|
— Как же это можно было бросить?
— Я преподавал в школе, музыкальном училище, в Свердловской консерватории. Когда создал камерный оркестр, начал разрываться. А с детьми так нельзя.
В консерватории я мог прийти раз в месяц, хорошо «пнуть» кого-то и заставить что-то делать через голову. С детьми нужно встречаться два раза в неделю, чтобы были постоянный контроль, общение. Если этого нет, начинаются проблемы. У меня оставалось всего два ученика.
Они уже стали лауреатами Международного конкурса в Магнитогорске. Каждому подарили японские флейты. Но дальше надо было что-то решать. И я пообещал: «Сделаю все, чтобы вы учились в других вузах». Один уехал в Москву, другой — в Санкт-Петербург. Работать вполсилы с детьми нельзя.
— Работать в вузе интересно?
— Есть способные ребята. Но мне все время не хватает детей. Дело не в том, что они чище, радостнее. Они, как глина, из которой лепишь музыкантов, личностей. Как-то заметил странное: если я ходил в рубашках навыпуск, с цепочками на запястьях (в начале 90-х так никто не ходил), они пытались делать то же самое. Если у меня длинные волосы, темные очки, все мои дети пробуют носить очки, отращивают волосы. Я понял, что я для них — пример, они наблюдают за мной, подражают.
|
Классика на бис
|
12 лет назад состоялся первый концерт камерного оркестра «Классика». Просто собрались музыканты-энтузиасты, подготовили программу, нашли деньги, чтобы сделать концерт.
Солисты — скрипач Юрий Волгин, который работает в Испании, известный челябинский гитарист Виктор Козлов. Адик Абдурахманов исполнял соло на флейте, а в паузах дирижировал. Публика, изголодавшаяся без симфонических концертов, была счастлива...
В то время Адик преподавал в Свердловской консерватории. Ректор об оркестре «Классика» знал. И для того, чтобы задержать музыканта хотя бы на год, предложил: «Давай мы будем тебя учить дирижированию». В итоге Адик окончил консерваторию как дирижер.
— В прошлом году Алексей Пелымский взял камерный оркестр в филармонию. Он с авантюрой дружит — не побоялся. Зато «Классика», быть может, положит начало большому симфоническому оркестру, о котором город мечтает много лет.
— Статус что-то изменил?
— Конечно. Мы не думаем, где взять деньги, не идем на поводу у зрителя. Что народу нравится? «Шутка» Баха и «Времена года» Вивальди. Эту музыку знают, кричат «Браво! Брависсимо!» Но есть еще море другой. Мы придумываем интересные программы — «Аромат танго», «Классика на бис», «Битлз во все времена», «Любовные послания классиков». И зритель идет. На концертах народу битком.
— «Классика» каждый год ездит в Германию…
— Нас там любят. На некоторых концертах не только сесть — встать негде. В оркестре есть молодежь: студенты академии культуры. Они выходят в город, их узнают на улицах, подходят, чтобы поблагодарить за удовольствие. Некоторые зрители садятся в машины и едут за нами в другие города.
В мае снова готовимся поехать на фестиваль, где соберутся прославленные коллективы — оркестр Венского оперного театра, Штутгартский балет, оркестр Баварского радио… и «Классика» из Челябинска. Для фестиваля мы подготовили новую программу — «Мифы и легенды в музыке».
— Разве у них нет своего камерного оркестра?
— Мы бываем на юге Германии. Там есть великолепные духовые оркестры, джазовые. Но струнный оркестр они не могут себе позволить. Считается, что музыканты-струнники — это высший пилотаж.
|
О личном
|
Адик Абдурахманов — человек открытый, эмоциональный. Но говорили мы почему-то только о работе. Лишь под конец он заговорил о семье.
— У меня чудная жена, двое сыновей. Старший учился играть на фортепиано, начинал на флейте. Но стать музыкантом не захотел. Младший занимается бальными танцами, и у него очень хорошо получается. У нас великолепные отношения. Честно говоря, я упустил тот момент, когда детьми надо было заниматься подробно. Бегал, зарабатывал деньги, занимался чужими детьми. А на своих времени не хватило. Если б все вернуть, я бы каждую свободную минутку отдавал семье, детям.
— Похоже, у вас есть менеджерский талант, с любым умеете договориться.
— Это видимость. Как оказалось, я не могу доставать деньги, искать спонсоров. В небольшом городке Нижнем Тагиле два струнных оркестра. Один от металлургического комбината, другой от филармонии. А мы один еле-еле собрали. Все денег нет. Хорошо, «Классику» поддержала филармония, министерство культуры помогает.
— Не жалеете, что не остались в Питере?
— Жалел лет двадцать. Те, с кем я учился в консерватории, давно имеют огромные квартиры, работают в Мариинском театре, ездят по всему миру. А у меня даже своего жилья до сих пор нет. Три года назад хотел уехать в Питер. Жена брата работает директором оркестра Мариинского театра — приглашала. Но неожиданно познакомился с Владимиром Рушаниным — ректором академии культуры и искусств.
Он уговорил остаться, пообещал квартиру. Надеюсь, все получится. А десять лет назад я вообще хотел поменять профессию. Потом подумал хорошенько, вспомнил примеры других музыкантов. В нашем оперном театре работал великолепный гобоист Архипов. Что-то случилось у него со здоровьем, пришлось уйти из театра, заняться бизнесом.
Однажды он сказал: «Я сейчас богатый человек. Живу с комфортом, все имею. Но во сне постоянно играю соло из «Лебединого озера», которым начинается и заканчивается спектакль. И все время просыпаюсь». Я его понимаю.
Татьяна МАРЬИНА.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
|
МНЕ БЕЗУМНО ПОВЕЗЛО С УЧЕНИКАМИ!
|
Об учениках Адика Абдурахманова вы слышали. В программе "Новые имена", в разговорах о челябинских поэтах или жизни российских талантов за рубежом. Или в Екатеринбурге. Или в Москве. Или... это ваши дети или дети ваших знакомых, которыми гордится семья. Или это ваши друзья или это сами вы. Константин Рубинский, Лера Авербах, Игорь Ретнев...
...Нельзя опережать время. Когда Лера Авербах у меня училась, мне все время казалось, что зря ее натаскивают. Она опережала свое время, и у нее друзья были на 10-15 лет старше. А своего возраста не было. Когда она уехала в Америку учиться и потом приехала в Россию, мне показалось, что она стала лучше, стала жить со своим временем, ей начало нравиться то, что сейчас нравится. Она не стала в пятнадцать лет жить, как тридцатилетняя, сорокалетняя и понимать так же. Стихи ее читаешь, такая трагедия, такое ощущение: "Как может ребенок в пятнадцать, восемнадцать лет писать так и действительно чувствовать это?" Потом она приехала -- живой человек. С ней приятно. Она живет своей жизнью.
...музыка -- такое дело: если музыкант в детстве недополучил, например, ремесла, он, становясь взрослым музыкантом, чувствует, понимает музыку, а ремесла, чтобы воспроизвести ее, не хватает. Он не может исполнять по одной простой причине: потому что пальцы не могут быстро бегать. Они должны быть натренированы. Я не знаю пианиста, который бы в двадцать лет начал заниматься и стал всемирно знаменитым. Поэтому, с одной стороны, нужно преподать искусство, а с другой стороны, не нажимать, вести человека, чтобы он вырос. И потом если нужно, он еще вырастет. Чувства, как чашка, если ее в детстве выплеснуть, то потом ничего не остается.
Парадокс нашей музыкальной школы: человек заканчивает, например класс фортепиано, и он потом в жизни старается к роялю не подходить. Музыкальная школа должна учить мастерству, но и прививать любовь к музыке: человек закончил музыкальную школу, не пошел в музыканты, но ему интересно слушать музыку. Сколько у нас музыкальных школ? Каждый год по двадцать человек выпускают, Если просто заняться арифметикой, то у нас должны быть полные залы музыкантов -- тех, кто закончил музыкальную школу. И что мы имеем?
... Знаете, как лыжники делают лыжню: ставят утяжеления на лыжи и медленно, медленно идут для того, чтобы лыжня была ровной. Они проходят один раз, второй раз. Но на скорости они с этой лыжни уже не уходят в сторону. Они могут промчаться. А если вначале, когда снег выпал, они торопятся, то лыжи постоянно уходят в сторону, а потом они не могут мчаться. То же самое в музыке, нужно медленно пройти весь путь, а потом уже промчаться.
Есть звезды, которые загораются сразу, например, Игорь Ретнев. Он ребенком приходил ко мне, и было ясно, что он очень музыкален. Другое дело: его направить, расчесать и правильно поставить. Когда Игорь приезжает, он все время говорит "спасибо". "Единственное время, когда я по-настоящему нормально учился -- это у вас". Потому что в московской консерватории, в петербургской так не занимаются. Дали программу, в конце проверили -- все. А вот эта химия -- уже ничего не происходит. Если хочешь, сам учись. Но там берут уже достаточно крепких, которые все равно выплывут. Есть другие -- которых сначала нужно гладить-гладить. Нужно, чтобы они слышали, как нужно и сами хотели играть. К восемнадцати годам они становятся яркими звездами. Но сначала они очень скромные. Бывает, в десять лет уже ясно, а бывает -- в восемнадцать ничего не понятно.
|
|
Я УЖЕ БЕЗ ЭТОГО НЕ МОГУ, Я УЖЕ БОЛЕН...
|
Я в жизни, честно признаться, ничего не умею. Кроме музыки. Музыка -- тот вирус, от которого я не могу отвыкнуть, я уже больной. Кстати, знаю многих, которые стали врачами, а потом пошли в музыку. Их тоже заразил вирус музыки, они без нее не могут жить.
Года четыре назад пришел в Мариинский театр, на "Чио-чио-сан". Честно сказать, у музыкантов уши плохие: они не слушают музыку, они анализируют, думают -- как бы сыграл я, здесь промахи, это можно было бы сделать так, а вот это классно. Я слушал "Чио-чио-сан", и к третьему акту расплакался. Так классно поставлено. И так сыграно. Не обращаешь внимания на оркестр, вернее сначала обращаешь, а потом это проходит, и начинаешь входить в образ и смотреть, как обычные люди. Считаю, что спектакль должен быть поставлен как кино. Зритель должен забыть обо всем, следить за сюжетом.
Играй я на фортепиано, было бы проще. Что хотел, то бы и делал. Как дирижер я не могу себе этого позволить. Мне все время нужно что-то доказывать, убеждать. В оперном театре я дирижирую "Свадьбу Фигаро". В моей голове звучит музыка, я балдею оттого, что эта опера написана, от текста Бомарше, от исполнения, игры, спектакля вообще. От гениальности Моцарта, или гениальности Россини.
Этот кайф всегда должен сочетаться с ремеслом. Если дирижер ловит кайф, а в оркестре полный хаос, это плохо. И у музыкантов получается хорошо тогда, когда они начинают ощущать блаженство от хорошей игры, хорошего пения.
На дирижере лежит ответственность за оперный спектакль или за балет. Он лепит спектакль. Он должен отталкиваться от действия, от музыкантов. Когда я вижу, как один прочувствованно сыграл, а второй продолжил, -- начинаю связывать куски. А в итоге -- получается уникальный спектакль.
О ЧЕЛЯБИНСКЕ
Многие талантливые люди, выросшие в Челябинске, работают, живут и учатся в Москве и Санкт-Петербурге или за рубежом. Получается ситуация: наши в учатся в Швейцарии, Америке, Германии, Австрии... Они бы с удовольствием приехали в Челябинск и сделали концерт. Но...
Не хватает тех, с кем можно играть. Лера Авербах по всему миру давала сольные концерты. Она недавно в Вене с Гедеоном Кремером сделала безумно красивый концерт: она на фортепиано, он на скрипке. Сама музыку написала, и они сыграли вместе. Это звезда первой величины. Лера выступает в Париже, в Нью-Йорке, а к нам куда приехать? Приехала Лера в Челябинск и говорит: "Хорошо, что есть камерный оркестр". С камерным оркестром она выступила, концерт сыграла. Игорь Ретнев приехал. Один он как бы сыграл? А с камерным оркестром он и кантаты споет, и сольные концерты сыграет.
У нас такая ситуация: в институте есть оркестровый факультет, какая бы тонкая ни была струйка, но идет, и сейчас есть возможность набрать молодых, у которых огонь в глазах, которые хотят играть.
Получается ситуация -- оперный театр и тот не заполняется. Есть город в Австрии, Зальцбург, небольшой совсем, а лучшие пианисты мира приезжают в этот город. Наш Челябинск в пять раз больше, и к нам никто не приезжает.
Для нашего города нужен не только один оперный театр, не только симфонический оркестр, должен быть еще и театр музыкальный, какой-нибудь камерный музыкальный театр. Потому что для миллионного города то, что у нас есть - это слишком мало.
То, что опаздываем, это всегда так, но мы современное искусство практически не знаем. Челябинск -- пустое место для современного искусства. Не то, что мы его не пропагандируем, а вообще ничего нет. Музыки современной нет. Например, я исполняю с камерным оркестром какую-то современную музыку, а это никому не интересно. Музыканты-интеллектуалы придут, будут слушать...
В принципе, мы даже не знаем, что в музыкальном мире происходит. Я, например, получаю партитуру, обалдеваю, что есть такая музыка, а человек даже не слышал. Люди этих композиторов не знают, они этих композиторов даже не слышали. Они не знают, что есть такая музыка.
Для народа мы сыграем что-то любвеобильное. Это хорошо! С другой стороны, мысль-то не движется, топчется на месте. Мы дышим воздухом, который накурен. Нужно открыть окно, чтобы свежий воздух пошел в легкие, кислород в мозг. Мы этого себе позволить не можем. Во-первых, музыкантов нет. А потом, Челябинск -- такой город. Например, у нас только пять музыкантов, которые прилично играют. И эти пять музыкантов -- пианисты. Надо хотя бы сделать так, чтобы они не уезжали. Концерты нужно с ними играть. Потом и струнники появятся. А так у нас получается ситуация, что у нас пианисты есть. И им так тоскливо, и плохо здесь. Для себя заниматься -- тоже не то. Вот мы, например, играем сейчас Шостаковича. И у нас в Челябинске есть пианистка, которая играет здорово Шостаковича. Мы предлагаем ей контракт -- через полгода играем Шостаковича. Хотим вам заказать. И она с удовольствием начнет заниматься, и это будет действительно по-настоящему сыгранный концерт Шостаковича. Или я знаю, кто у нас очень здорово сыграет концерт Моцарта. Я подхожу и говорю -- через четыре месяца Моцарта играем. И она будет заниматься. Четыре месяца. Потому что будет хотеть. Или программу предложить -- сегодня мы играем концерт Моцарта такой, а через год тоже концерт Моцарта, но уже другой. И она будет знать, что не просто так занимается.
...другое дело, обидно, что мы, например, выступаем в органном зале, свердловчане слушают и говорят: "Нам так понравился концерт. Мы оплачиваем все, и вы приезжайте к нам с этим концертом". Они увозят нас в Екатеринбург, просят выбрать зал, мы им сыграем. Здесь этого нет. Это и обидно. Мы хотим что-то такое сделать для Челябинска.
|
|
ПЛАНЫ ВЫПОЛНИМЫЕ -- ПУНКТИРОМ...
|
-- Приехала Лера Авербах: "Есть такая музыка -- опера Кнайффеля..." Я начинаю слушать. Для Челябинска сложновато, но все равно интересно. Можно было бы сделать. Смотрю состав... Еще ничего не решил, только мысль в голове, начинаю мечтать: вдруг бас появится. Раз! -- появился. Ага. Потом появился хороший пианист. Раз! -- и все складывается. Как в арифметике. Тогда я начинаю заводиться.
Приехал Игорь Ретнев, привез оперу Шнитке "Доктор Фауст". Там такой состав... Я в Челябинске не могу собрать такой состав. Нет инструментов. И нет музыкантов. Нет в Челябинске большого симфонического оркестра. Подождем.
Многие мысли приходят из книг. Книги спасают в гостиницах, где нет радио. Адик Аскарович считает своим большым педагогическим успехом сына, который с любовью читает книги. Это, как награда за труд. Но научить читать сына -- мало. Надо бы научить людей любить музыку.
Наш оркестр выступал в пединституте. Организаторы дают час на концерт. Первый раз мы приехали и сыграли полупопсовые вещи. С саксофоном. Или с фортепиано. Те вещи, которые студенты знают. Потом сыграли Моцарта, которого они слышали. Следом -- "Шутку" Баха. Публика в восторге. В следующий раз мы бы привезли что-то знакомое, и кое-что, его они никогда не слышали. Может быть, сложное для восприятия, но мы объяснили бы. Но следующего раза пока нет.
текст:Дарья Черновол ;фото: Дмитрий Латухин.
|
еще интервью
Сайт управляется системой uCoz |
|
|
|
|
|
